А.А. Куминова,
юрист практики защиты интеллектуальной собственности юридической фирмы Lidings

Б.А. Малахов,
партнер практики защиты интеллектуальной собственности юридической фирмы Lidings, адвокат

"Журнал Суда по интеллектуальным правам", № 24, июнь 2019 г., с. 61-62

Законодательство большинства развитых стран, включая Россию, предусматривает возможность продления патентов или выдачи дополнительных патентов на изобретения (20 лет), защищающих лекарственные средства, на дополнительный срок (до 5 лет).

Однако в практике продления таких патентов возникают различные законодательные и правоприменительные коллизии, которые передаются на рассмотрение судов.

Так, 21 марта 2019 г. Европейский суд в деле Абраксис Биосайнс ЛЛС v. Генерального контроллера по патентам вынес прецедентное решение по вопросу продления патентов. По нашему мнению, решение может иметь серьезные последствия для фармацевтической отрасли стран ЕС и других развитых стран, включая Россию.

Как следует из фактических обстоятельств дела, фармацевтическая компания «Абраксис Биосайнс» производит лекарственное средство под торговым наименованием «Абраксан», представляющий собой новую лекарственную форму ранее известного активного вещества (паклитаксел). Компания обратилась с ходатайством о продлении патента в Патентное ведомство Великобритании, но получила отказное решение.

Не согласившись с ним, компания обратилась в Высокий суд Англии и Уэльса, который, в свою очередь, пришел к выводу о необходимости обращения в Европейский суд для толкования соответствующих законодательных норм о продлении патента (статьи 3(d) Регламента (EC) № 469/2009 Европейского парламента и Совета от 6 мая 2009 г.).

Европейскому суду предстояло ответить на вопрос, признается ли регистрационное удостоверение на лекарственное средство, представляющее собой новую лекарственную форму старого активного вещества, первым разрешением на применение для целей продления патента.

В своем решении от 21 марта 2019 г. по делу № С-443/17 Европейский суд указал, что регистрационное удостоверение на лекарственное средство, представляющее собой новую лекарственную форму уже известного активного вещества, не может рассматриваться в качестве первого разрешения на применение, если ранее уже были получены регистрационные удостоверения на такое активное вещество. Соответственно, и срок действия патента, охраняющего такое лекарственное средство, не может быть продлен.

Свое решение Европейский суд объяснил, прежде всего, тем, что целью продления патента является намерение законодателя защитить только те фармацевтические исследования, в результате которых на рынок выводится (1) новое активное вещество или их комбинация, или (2) новое и изобретательское терапевтическое применение старого активного вещества.

Представляется, что данное решение Европейского суда поможет установить единообразие в европейской практике продления патентов и избежать искусственного ограничения конкуренции на фармацевтическом рынке. С другой стороны, под угрозу ставятся инвестиции, вкладываемые компаниями-оригинаторами в усовершенствование уже известных лекарственных средств.

Указанная практика может оказать влияние и на практику российских судов.

В настоящее время практика Суда по интеллектуальным правам идет по пути чрезвычайно широкого толкования норм о продлении патентов. В частности, в рамках дела № СИП-17/2015 (Канонфарма продакшн v. Пфайзер Инк.) в постановлении от 31 августа 2015 г. Президиум Суда по интеллектуальным правам пришел к выводу, что продлен может быть любой патент (и даже серия патентов), связанный с лекарственным средством.

Очевидно, что такой подход выбивается из логики понимания этого правового института в ведущих западных юрисдикциях, и поэтому подход, выработанный Европейским судом, может быть успешно применен в дальнейшем и при разрешении аналогичных споров в России.

Также заметим, что предположительно в этом году ожидается еще одно решение Европейского суда по вопросу продления срока патента по делу № C-673/18 (Сантен v. Генерального директора Национального института промышленной собственности).

А.В. Сысоева,
 

"Журнал Суда по интеллектуальным правам", № 21, сентябрь 2018 г., с. 74-78

29 мая 2014 года Российская Федерация подписала Договор о Евразийском экономическом союзе (далее – ЕАЭС, Союз), войдя в пятерку членов Международной организации региональной экономической интеграции.

Союз наделен компетенцией в пределах и объемах, установленных указанным и иными международными договорами в рамках ЕАЭС. Скоординированная согласованная политика членов ЕАЭС согласно союзному праву осуществляется в пределах и объемах, установленных Договором о Союзе и международными договорами в рамках ЕАЭС.

В соответствии с пунктом 1 ст. 89 Договора о Евразийском экономическом союзе государства-члены осуществляют сотрудничество в сфере охраны и защиты прав на объекты интеллектуальной собственности и обеспечивают на своей территории охрану и защиту прав на них в соответствии с нормами международного права, международными договорами и актами, составляющими право Союза, и законодательством государств-членов.

Регулирование отношений в сфере охраны и защиты прав на объекты интеллектуальной собственности, включая определение особенностей правового режима применительно к отдельным видам объектов интеллектуальной собственности, осуществляется согласно Приложению № 26 к Договору «Протокол об охране и защите прав на объекты интеллектуальной собственности».

В соответствии с пунктом 16 указанного документа на территориях государств-членов Союза действует региональный принцип исчерпания исключительного права на товарный знак, согласно которому импортеру необходимо получение согласия правообладателя на ввоз на территорию Союза товара с товарным знаком и дальнейший оборот данной продукции во всем пространстве ЕАЭС.

Между тем с 2014 года на уровне Союза обсуждается возможность введения исключений на действующий порядок: в 2014 году была создана рабочая группа по выработке предложений в отношении дальнейшего применения принципа исчерпания исключительного права на объекты интеллектуальной собственности. Было проведено 17 заседаний экспертов, рассмотревших

более сорока проектов решений. Перед рабочей группой ставилась основная задача - оценить целесообразность введения принципа исчерпания прав на определенные товары и последствия перехода. В рамках состоявшихся дискуссий обсуждались различные форматы введения исключений, поскольку вопрос осложняется тем, что затрагивает не только национальное законодательство каждого из пяти государств Союза, но выходит на наднациональный уровень ЕАЭС. В этой связи, в частности, обсуждался вопрос введения смешанного (дифференцированного) принципа в условиях действующих международных договоров, подписанных странами-участниками ЕАЭС.

Итогом экспертной работы стало Распоряжение Евразийского межправительственного совета от 13 апреля 2016 года № 6 «О вопросах применения принципа исчерпания исключительного права на товарный знак, товарный знак Евразийского экономического союза». Этот документ поручил Евразийской экономической комиссии совместно с правительствами государств-членов ЕАЭС разработать проект протокола о внесении изменений в Договор о ЕАЭС от 29 мая 2014 года, предусматривающего наделение Евразийского межправительственного совета полномочиями по установлению в отношении отдельных видов товаров исключений из применения принципа исчерпания исключительного права на товарный знак, товарный знак Евразийского экономического союза.

Проект был разработан и направлен на согласование в государственные органы государств-членов Союза.

Проект протокола содержит положения по временному установлению Евразийским межправительственным советом в отношении отдельных видов товаров применение принципа исчерпания права на товарный знак, знак Союза.

Таким образом, проект документа делает правомерной следующую ситуацию: не будет являться нарушением исключительного права на товарный знак, товарный знак Союза и их использование в отношении товаров, правомерно введенных в гражданский оборот на территориях любого из государств-членов ЕАЭС либо третьей страны непосредственно правообладателем или иным лицом с его согласия.

Однако необходимо отметить, что подобные правовые исключения требуют обеспечения следующих условий.

Прежде всего соблюдения обязательств международных договоров государств-членов.

Во-вторых, исключение будет возможно в отношении тех товаров, которые недоступны на рынке Союза. Приобретение их вероятно только в недостаточном количестве и (или) по завышенным ценам.

И, наконец, в иных случаях исходя из социально-экономических интересов государств-членов.

Проект содержит нормы, в соответствии с которыми правообладатель может инициировать процедуру отмены вводимого исключения.

Процедура установления применения принципа исчерпания исключительного права, продления и досрочного прекращения действия таких исключений также утверждается Евразийским межправительственным советом согласно проекту.

В марте 2017 года Распоряжением Совета Евразийской экономической комиссии было поручено в срок до 30 апреля 2017 года направить проект протокола для проведения внутригосударственного согласования до 1 июля 2017 года.

По итогам рассмотрения государствами-членами ЕАЭС единая позиция Союза по данному вопросу не сформировалась: Республикой Армения и Кыргызской Республикой проект протокола согласован, так же как и Республикой Казахстан, и Российской Федерацией; но с некоторыми дополнениями - стороны внесли предложения в части порядка уведомления правообладателей и учета международных обязательств.

Позиция же Республики Беларусь в отношении установления исключения из регионального принципа исчерпания права сводится к признанию отсутствия необходимости введения исключений в установленный Договором о ЕАЭС региональный принцип исчерпания прав в связи с возможными рисками негативных последствий для промышленного сектора в части ухудшения условий для привлечения инвестиций и локализации производств международных компаний.

«На сегодня в Беларуси протокол не согласован. Говорить о перспективах, что в ближайшее время будет выработана единая позиция, преждевременно. Вопрос продолжает обсуждаться», - прокомментировал А. Заяц, заместитель начальника управления права и международных договоров Национального центра интеллектуальной собственности (НЦИС) Беларуси. И давать какие-то прогнозы, будет ли изменена белорусская позиция в отношении регионального принципа исчерпания прав, – преждевременно1.

Основной аргумент противников введения исключений из регионального принципа исчерпания права - снижение инвестиционной привлекательности государств, на территории которых будет введен данный принцип, рост импорта контрафакта, а главное - ухудшение качества продукции.

Главный аргумент противоположного мнения, выступающего за легализацию параллельного импорта, – уменьшение стоимости продукции, решение государственных задач (например, в целях обеспечения лекарственными средствами).

Для разрешения сложившейся ситуации, не позволяющей предпринимать сколько-нибудь значимые действия в развитие этой темы, вопрос требует рассмотрения на заседании Совета Евразийской экономической комиссии.

На форуме IPQuorum, прошедшем в апреле 2018 года, глава Калининградской области А. Алиханов предложил Калининград в качестве экспериментальной площадки по внедрению параллельного импорта.

В плане выбора территории для проведения такого эксперимента Калининград является, пожалуй, одним из самых подходящих субъектов: действие на его территории особой государственной программы - льготы по таможенным пошлинам и НДС (на территории Калининградской области создана особая экономическая зона (далее - ОЭЗ), в которой есть льгота — освобождение от уплаты пошлин и НДС при использовании товара внутри ОЭЗ), а главное – географическое расположение региона, которому дешевле импортировать из Европы.

Основные трудности в реализации идеи – разработка нормативно-правового регулирования механизма, внедрение в действующее законодательство, которые повлекут множественные принципиальные изменения, которые должны учитывать ко всему прочему право Союза.

В начале этого года Калининград стал ключевым местом в части вопроса параллельного импорта. Жалоба калининградской компании, поданная в Конституционный суд Российской Федерации, позволила в большой степени уточнить вопросы, задающиеся на протяжении многих лет участниками торгового оборота, касающиеся параллельного импорта. Речь идет о Постановлении Конституционного Суда РФ от 13 февраля 2018 года N 8-П «По делу о проверке конституционности положений пункта 4 статьи 1252, статьи 1487 и пунктов 1, 2 и 4 статьи 1515 Гражданского кодекса Российской Федерации в связи с жалобой общества с ограниченной ответственностью "ПАГ"»2.

ООО «ПАГ» ввозило в Калининградскую область оригинальную бумагу для аппаратов УЗИ, маркированную товарным знаком Sony, принадлежащим «Сони Корпорейшн» (Sony Corporation). Однако бумага была закуплена у польской фирмы MEDITECH Sp. Zo.o. На таможенной границе товар был арестован, против ООО «ПАГ» подан иск о запрете ввоза, продажи или иного введения в гражданский оборот товара и компенсации на нарушение исключительного права на товарный знак. Суд удовлетворил требования японской компании, взыскав с ООО «ПАГ» 100 тыс. руб. и конфисковав товар.

Дело дошло до Конституционного суда Российской Федерации: ООО «ПАГ» подало жалобу о проверке конституционности ч. 4 ст. 1252 Гражданского кодекса Российской федерации (далее - ГК РФ), ст. 1487 ГК РФ, ч. 1, 2 и 4 ст. 1515 ГК РФ, примененных в деле Sony № А21-7328/20143.

Истец отмечает следующее: согласно ГК РФ товар является контрафактным, если на нем незаконно размещен товарный знак. Между тем бумага, закупленная у польской компании, является оригинальной продукцией, произведенной компанией «Сони Корпорейшн», а значит - факт незаконного размещения товарного знака отсутствует. При этом фактически санкции (изъятие из оборота, уничтожение и взыскание компенсации) за действия, совершенные с двумя разными видами товаров - подделками, маркированным чужим товарным знаком и проданным без согласия правообладателя, и оригинальными товарами, законно введенным в гражданский оборот другой страны правообладателем или его официальным дистрибьютером, но ввезенными на территорию Российской Федерации иным импортёром, - одинаковы. Следовательно - нарушаются конституционные принципы правовой определённости и справедливости, а также неприкосновенности частной собственности. В этом случае нормы ГК РФ, определяющие права владельца товарного знака, противоречат ст. 1, 7, 17, 18, 19, 35, 55 Конституции РФ.

По итогам рассмотрения жалобы 13 февраля 2018 года Конституционный суд Российской Федерации признал, что оспариваемые ООО «ПАГ» положения ГК РФ, касающиеся параллельного импорта, не противоречат Конституции Российской Федерации. Но здесь им было дано иное конституционно-правовое толкование.

Касается это, прежде всего, недобросовестности действий правообладателя товарного знака, последствия которых могут создать угрозу для жизни и здоровья граждан, иных публично значимых интересов. В данном случае суд может отказать полностью или частично в применении последствий ввоза на территорию России без согласия правообладателя товарного знака конкретной партии товара, на котором товарный знак размещен самим правообладателем или с его согласия и который законно выпущен в оборот за пределами Российской Федерации.

В частности, санкции против Российской Федерации также будут признаваться недобросовестными действиями: как отмечается в Постановлении Конституционного суда, «следование правообладателя товарного знака режиму санкций против Российской Федерации, ее хозяйствующих субъектов, установленных каким-либо государством вне надлежащей международно-правовой процедуры и в противоречии с многосторонними международными договорами, участником которых является Российская Федерация, выразившееся в занятой правообладателем позиции в отношении российского рынка, может само по себе рассматриваться как недобросовестное поведение».

Поэтому теперь суды при вынесении решений должны обращать внимание на следующие аспекты: право на товарный знак можно использоваться только с единственной законодательной целью - отличить подделку от оригинала. Также суды должны не забывать о верховенстве конституционных норм, которые напрямую затрагивают право интеллектуальной собственности, а также приоритет ценностей и принципов, установленных верховным законом страны: свобода перемещения товаров, защита жизни и здоровья, безопасность государства и т.п. находятся в первичном списке неоспоримых общественных интересов.

В некоторых случаях первенство в разрешении споров о перемещении товаров, маркированных товарным знаком, приобретает антимонопольная служба, оперирующая нормами о защите конкуренции, а именно злоупотреблением доминирующим положением. Ее главной задачей в контексте параллельного импорта становится препятствование злоупотреблениям правообладателя товарного знака на рынке Российской Федерации.

Таким образом общество получает гарантию от злоупотребления правом, выражающегося недопустимыми действиями правообладателей, порой, в форме полнейшего произвола, а иногда и просто беспредела: производства товаров разного качества, выстраивания бизнес-стратегии таким образом, что львиная доля прибыли компании приобретается за счет подачи исков в отношении использования товарного знака третьими лицами, а не за продажу соответствующего товара.

Отсюда следует, что запрет импорта товаров иностранными компаниями в нынешних условиях мирового разделения труда фактически является санкционной мерой, в масштабе всей страны влияющей на ее экономическую независимость.

Поэтому в целях защиты здоровья и благополучия ее граждан разрешение параллельного импорта является логичным действие государственной политики, в особенности если речь идет о лекарствах и медицинском оборудовании.

В условиях экономической блокады страны «запрет параллельного импорта в такой ситуации – вопрос геополитический и граничит с государственной изменой», как отмечает Анатолий Семенов, омбудсмен по интеллектуальной собственности. Монополизация внутреннего рынка России иностранными компаниями – правообладателями тех же товарных знаков –негативно сказывается на конкуренции и обеспечении законных интересов граждан.

Но санкции введены в отношении лишь одного государства–члена Союза.

Заставить какую-либо страну, входящую в Союз, последовать российским инициативам в ущерб национальной экономике – на практике маловероятно. Вопрос введения исключений из установленного наднационального порядка может быть решен только на уровне ЕАЭС.

Если же рассматривать легализацию параллельного импорта в качестве контрсанкционных мер, то на данном этапе это также представляется трудно выполнимым. Анализ вопроса формирования механизма взаимодействия государств-членов на уровне ЕАЭС в случае применения одним из государств Союза в одностороннем порядке специальных экономических мер показал наличие принципиальных разногласий стран по данному вопросу. И прежде всего это связано с отсутствием правовых основ для введения подобного механизма на уровне права ЕАЭС. Для изменения действующего порядка потребуется внесение соответствующих изменений в Договор о ЕАЭС.

Поэтому на данном этапе остается возможным лишь изыскать иную компромиссную возможность, которая позволит сформировать единую позицию Союза относительно дальнейшего развития вопроса установления исключений из принципа исчерпания прав.

Р.Л. Лукьянов,
управляющий партнер Semenov&Pevzner

"Журнал Суда по интеллектуальным правам", № 22, декабрь 2018 г., с. 26-31

В случае нарушения исключительного права российское законодательство позволяет правообладателю (или обладателю исключительной лицензии) требовать от нарушителя вместо возмещения убытков выплаты компенсации. Данное правило сформулировано в п. 3 ст. 1252 ГК РФ.

Такая юридическая возможность предоставлена законодателем для защиты исключительного права на следующие объекты интеллектуальной собственности: объекты авторского права (ст. 1301 ГК РФ), объекты смежных прав (ст. 1311 ГК РФ), объекты патентного права (ст. 1406.1 ГК РФ), товарные знаки (ст. 1515 ГК РФ) и наименования мест происхождения товаров (ст. 1537 ГК РФ).

Четвертая часть Гражданского Кодекса РФ предлагает три формулы для расчета компенсации:

-

в размере от десяти тысяч рублей до пяти миллионов рублей, определяемом по усмотрению суда исходя из характера нарушения;

-

в двукратном размере стоимости контрафактных экземпляров или товаров;

-

в двукратном размере стоимости права использования объекта интеллектуальной собственности, определяемой исходя из цены, которая при похожих обстоятельствах обычно взимается за правомерное использование такого объекта тем способом, который использовал нарушитель.

Для отдельных объектов интеллектуальной собственности эти формулы различны, в некоторых случаях некоторые из них недоступны.

В статье предлагается проанализировать правоприменение формулы расчета компенсации по двукратной стоимости контрафактных носителей (для товарных знаков – двукратный размер стоимости товаров, на которых незаконно размещен товарный знак). Такая формула доступна применительно к объектам авторского права, объектам смежных прав, товарным знакам и наименованиям мест происхождения товаров.

Применение компенсации в двукратном размере стоимости контрафактных экземпляров (товаров) возможно при следующих обстоятельствах:

-

существование контрафактных экземпляров (товаров) в том количестве, которое истец принимает за основу для расчета;

-

стоимость одного контрафактного экземпляра, которая принимается истцом за основу для расчета.

На практике под стоимостью контрафактного товара зачастую понимают цену контрафактного товара, хотя эти величины могут в действительности не совпадать. Но судебная практика складывается таким образом, что под стоимостью понимается именно цена продажи (предложения к продаже) контрафактного экземпляра (товара) нарушителем.

В деле № А45-2961/2016 седьмой арбитражный апелляционный суд указал, что при составлении расчета необходимо ориентироваться на стоимость продукции при ее реализации самим ответчиком, а не на цену, установленную иным лицом при продаже аналогичного товара. Данная позиция была поддержана впоследствии судом по интеллектуальным правам (как в данном деле, так и в ряде других).

К такому определению величины стоимости контрафактного товара в спорах, где правообладатель требует взыскания компенсации в двукратном размере стоимости контрафактных экземпляров произведений (товаров), следует относиться с осторожностью. Очевидно, что «стоимость контрафактных товаров» может иметь несколько значений даже применительно к деятельности одного нарушителя (розничная цена, оптовая цена, цена со скидкой). Поскольку действующее российское законодательство не содержит каких-то специальных критериев, какая именно величина (в случае наличия нескольких вариантов) стоимости контрафактных экземпляров (товаров) должна применяться, следует исходить из того, что её должен определить суд с учетом конкретных обстоятельств дела и представленных сторонами доказательств.

Приравнивание цены контрафактного экземпляра (товара) к его стоимости может также вызывать и определенные сложности. Например, в случаях, когда нарушение допущено в форме, не связанной с реализацией экземпляров (товаров): импорт, изготовление, хранение программы ЭВМ (по смыслу подп. 1 п. 2 ст. 1270 ГК РФ). И если в случае с импортом за основу можно принимать стоимость, указанную импортером в таможенной декларации (такой подход также подтверждается судебной практикой), то в случае с изготовлением стоимость товара может быть неизвестна истцу (и даже ответчику). Решение такой ситуации возможно с помощью эксперта, однако вопрос относительно возможности определения стоимости товара с помощью оценочной экспертизы в такой категории споров остается открытым для судебной практики на сегодняшний день. Действующее законодательство Российской Федерации при этом не содержит никаких норм, прямо запрещающих определение стоимости контрафактного товара с помощью эксперта.

Следует отметить, что отсутствие доказательств фактического существования хотя бы одного контрафактного экземпляра (товара), даже при наличии иных нарушений исключительного права правообладателя, влечет за собой отказ в удовлетворении иска, в котором истец просит взыскать компенсацию в двукратном размере стоимости контрафактных экземпляров. Так, в деле №А41-60362/17, отменяя решение суда первой инстанции десятый арбитражный апелляционный суд указал на то, что истцом не представлены доказательства реального наличия контрафактных экземпляров товара, а также сведения об их количестве и стоимости. В таких случаях требование о взыскании компенсации в размере двойной стоимости контрафактных экземпляров (товаров) является ненадлежащим способом защиты

Компенсация в двукратном размере стоимости контрафактных экземпляров может быть снижена судом при наличии заявления со стороны ответчика и определенных обстоятельств, даже если её расчет произведен правообладателем в полном соответствии с положениями Гражданского Кодекса РФ. Такая правовая позиция была сформулирована Верховным судом РФ в деле ШАТО-АРНО в апреле 2017 г. (дело № А40-131931/2014). Суд, ссылаясь на постановление Конституционного суда РФ № 28-П от 13 декабря 2016 г., указал следующее: учитывая системную связь подп. 2 п. 4 ст. 1515 ГК РФ с п. 3 ст. 1252 ГК РФ, аналогичный подход (о возможности снижения компенсации ниже минимального предела, установленного законом) должен применяться как к размеру компенсации, определяемому по усмотрению суда, так и в двукратном размере стоимости товаров, на которых незаконно размещен товарный знак, или в двукратном размере стоимости права использования товарного знака, определяемой исходя из цены, которая при сравнимых обстоятельствах обычно взимается за правомерное использование товарного знака.

Следует отметить, что само по себе положение о праве суда снижать компенсации меньше установленного законом минимального предела в исключительных случаях - правильное с политико-правовой точки зрения. Сложность лишь в том, что действующее законодательство Российской Федерации не содержит нормы, допускающей такое снижение (кроме абз. 3 п. 3 ст. 1252 ГК РФ). Фактически вся судебная система сегодня применительно к комментируемому вопросу существует в режиме судебного правотворчества и пользуется нормой, которой в законе нет.

Нередко ответчики возражают против компенсации в двукратном размере стоимости контрафактных товаров со ссылкой на тот факт, что контрафактный товар в заявленном истцом количестве им не продавался. Такой вопрос ставился в деле № А40-87390/2017 (спор о защите исключительного права на товарный знак), где ответчик ссылался на некорректность расчета в связи с тем, что истцом представлены доказательства продажи только нескольких контрафактных экземпляров (21 и 2100 заявленных). Данный довод судом был отклонен, поскольку п. 3 ст. 1252 ГК РФ, а также ст. 1301, 1311, 1515, 1537 ГК РФ не содержат каких-либо ограничений по способам использования объектов интеллектуальной собственности для применения санкции в виде компенсации в двукратном размере стоимости контрафактных экземпляров (товаров). В комментируемом деле в рамках контрольных закупок действительно был приобретен лишь 21 контрафактный товар; однако истцом также были представлены доказательства поставки ответчику данного товара в количестве 2100 и факт предложения к продаже данного товара в сети розничных магазинов и на сайте в сети «Интернет». Предложение к продаже является самостоятельным способом использования товарного знака, поэтому вменяемое ответчику нарушение касалось не только фактически реализованных товаров, но и товаров, предлагаемых к продаже.

Компенсация в двукратном размере стоимости контрафактных товаров может применяться против нарушителя, допустившего любое незаконное использование соответствующего объекта интеллектуальной собственности, если истец доказал те обстоятельства, на основе которых производится расчет такой компенсации.

В другом деле (№ А76-23114/2017) ставился вопрос о возможности взыскания с нарушителя компенсации, рассчитанной одновременно по двойной стоимости контрафактных экземпляров произведения (ст. 1301 ГК РФ) и двойной стоимости контрафактных товаров (ст. 1515 ГК РФ). Пикантность дела заключалась в том, что спор возник по сути в отношении одного физического объекта – товара, в котором был выражен рисунок, который с одной стороны охранялся авторским правом, а с другой – был зарегистрирован как товарный знак. Такая множественность объектов интеллектуальной собственности фактически привела к тому, что с нарушителя была взыскана компенсация, равная четырехкратной стоимости контрафактных экземпляров (товаров). Данная ситуация возникла уже в апелляционной инстанции, так как при рассмотрении дела суд первой инстанции применил правовую позицию, уже сформулированную ещё Высшим арбитражным судом, а в последующем – изложенную в п. 33 Обзора судебной практики по делам, связанным с разрешением споров о защите интеллектуальных прав от 23 сентября 2015 г. – о зависимых товарных знаках (серии/группе товарных знаков). Суд апелляционной инстанции отметил, что эта позиция не применяется в случаях, когда в споре поставлен вопрос о нарушении одновременно исключительных прав на произведение и товарный знак. Суд по интеллектуальным правам данную правовую позицию поддержал.

В подобных случаях ответчики имеют право на снижение компенсации со ссылкой на абз. 3 п. 3 ст. 1252 ГК РФ, а также в случаях которые отметил Верховный суд РФ в деле ШАТО-АРНО. Однако в данном деле похожих заявлений со стороны ответчика не было. Иных решений описанной проблемы действующее законодательство Российской Федерации не предлагает.

Также стоит упомянуть споры, в которых правообладатель просит взыскать компенсацию в размере двукратной стоимости контрафактных экземпляров произведения, когда в самом экземпляре содержится несколько объектов авторского права, но требования заявлены лишь в отношении одного или некоторых из них. Так, в деле А40-51420/11 правообладатель литературных произведений обратился с иском к издательству о взыскании компенсации в размере двукратной стоимости контрафактных экземпляров по факту незаконного использования названных произведений в сборнике. Сборник при этом состоял из 10 произведений, в то время как иск был направлен в защиту только двух произведений. Истец же за основу расчета компенсации принимал стоимость сборников целиком. Суды первой и апелляционной инстанции с таким расчетом согласились. Однако Федеральный арбитражный суд Московского Округа судебные акты изменил в части размера компенсации, рассчитав её как двукратную стоимость контрафактных экземпляров, умноженную на соотношение количества страниц, на которых размещались спорные произведения ко всем страницам сборника.

Следует отметить, что данное дело рассматривалось в период действия предыдущей редакции ст. 1301 ГК РФ и в отсутствие правовых позиций Конституционного суда РФ (постановление 28-П от 13 декабря 2016 г.) и Верховного суда РФ (по делу ШАТО-АРНО). На сегодняшний день такое решение кажется справедливым, но скорее всего не соответствующим закону. Если бы дело рассматривалось сегодня, представлялось бы справедливым снижение размера компенсации, рассчитанной как двукратная стоимость контрафактных экземпляров только при условии, что такое заявление было бы сформулировано ответчиком и в том только случае, если бы ответчик представил соответствующие возражения и доказательства, позволяющие компенсацию, рассчитанную формально корректно, снизить по абз. 3 п. 3 ст. 1252 ГК РФ. Снижение в большем объеме, чем предусмотрено абз. 3 п. 3 ст. 1252 ГК РФ по такой же механике, теоретически было бы возможно со ссылкой на ст. 10 ГК РФ и соответствовало бы постановлению Конституционного суда Российской Федерации и постановлению 28-П от 13 декабря 2016 г.

Аналогичное дело № А40-91391/2017 Суд по интеллектуальным правам отправил на новое рассмотрение. В указанном деле правообладатель защищал исключительное право на персонаж и изначально потребовал компенсацию, рассчитав её как двукратную стоимость контрафактных экземпляров детского журнала, умноженную на пропорцию количества страниц с изображениями персонажа ко всем страницам журнала. Дело осложнено было тем, что стороны представили суду различные данные об объеме тиража. В итоге при первом рассмотрении суды первой и апелляционной инстанции компенсацию снизили, причем невозможно было установить, каким образом производился её расчет с учетом заявленного требования. В своем постановлении по данному делу Суд по интеллектуальным правам указал следующее: размер компенсации, рассчитанной по правилам абз. 2 ст. 1301 ГК РФ, не может быть снижен произвольно. При доказанности такого размера присуждение судом меньшей суммы должно быть обоснованно достаточной аргументацией, построенной на анализе конкретных обстоятельств нарушения исключительного права истца; из материалов дела не следует, что ответчиком суду были представлены заявление о снижении размера компенсации, контррасчет и доказательства в порядке ст. 65 Арбитражного процессуального кодекса РФ в обоснование доводов о возможности снижения размера компенсации, заявленного истцом.

Таким образом, Суд по интеллектуальным правам подчеркнул, что расчет компенсации по двойной стоимости контрафактных экземпляров должен быть только по формуле, которая содержится в законе. Снижение такой компенсации возможно только по заявлению ответчика и при условии предоставления ответчиком доказательств и возражений, которые позволяют компенсацию снизить. Такой подход представляется справедливым.

Применительно к вопросу о компенсации, рассчитанной как двукратная стоимость контрафактных экземпляров (товаров), интерес представляют ещё два дела, связанные между собой: № А45-17943/2017 и № А45-9331/2016. В деле А45-9331/2016 правообладатель товарного знака просил взыскать компенсацию в размере двукратной стоимости товара с оптового распространителя игрушек. Иск был удовлетворен в полном объеме. После этого правообладатель предъявил аналогичный иск к импортеру контрафактных товаров, который поставил товар ответчику по делу А45-9331/2016. Сумма иска была также рассчитана как двукратная стоимость контрафактных товаров. Иск был также удовлетворен в полном объеме. Такая ситуация фактически сложилась в свете сформировавшейся судебной практики, согласно которой за нарушение исключительных прав правообладателя ответственность распространяется как на лицо, вводящее товар в гражданский оборот, так и на лицо, реализующее данный товар (см. например, постановление суда по интеллектуальным правам по делу № А27-23197/2014 и иные дела). Следует отметить, что ответчик по делу А45-9331/2016 также обратился с регрессным иском в порядке п. 4 ст. 1250 ГК РФ к импортеру, и потребовал взыскать с него сумму, равную компенсации, назначенной судом ему самому. В результате – правообладатель получил компенсацию от двух ответчиков в четырехкратном размере стоимости контрафактных экземпляров. Причем ответчик – импортер был вынужден де факто эту компенсацию уплатить самостоятельно в полном объеме (половину – правообладателю по прямому иску, половину – своему контрагенту в порядке регресса). Едва ли такое положение вещей можно считать справедливым, однако на сегодняшний закон не предлагает эффективного способа разрешения подобных ситуаций.

Что касается судебной практики, то в качестве примера приведем громкий прецедент – дело «ТВ Парк» или, как его называют, дело «Перекрестка» (дело А40-82533/11), в рамках которого Президиум ВАС РФ сформулировал следующую правовую позицию: при определении размера компенсации следует учитывать возможность привлечения к ответственности правообладателем всех известных нарушителей его права. Это могло бы решить данную проблему, но её применение на практике требует поправок в закон.

Ещё одно дело, достойное упоминания – дело №А40-50990/2017. Здесь компенсация, рассчитанная по двукратной стоимости контрафактного товара, была снижена судом первой инстанции в связи с тем, что большая часть контрафактных товаров была уничтожена ответчиком, в подтверждение чего был представлен акт об уничтожении (хотя сам акт был составлен согласно содержащейся в нем дате после обращения правообладателя с иском в суд). Суд апелляционной инстанции решение изменил, рассчитав компенсацию от всего количества контрафактных товаров, заявленного истцом; и обратил внимание на то, что сам по себе факт производства контрафактной продукции, независимо от судьбы такой продукции, является оконченным нарушением. Кроме того суд апелляционной инстанции изменил принимаемую для расчета компенсации стоимость единицы контрафактного товара, указав, что ни истец, ни ответчик в своей деятельности не вправе рассчитывать на максимальную цену, за которую покупает товар рядовой потребитель (что представляется весьма важным для тех споров, где сам нарушитель реализует контрафактный товар не по единой цене, либо для споров, где цена за товар рассчитана от отпускной цены такого товара, установленной третьим лицом). Впоследствии данное дело было возвращено в суд первой инстанции на повторное рассмотрение в связи с процессуальными нарушениями. Исследуются три вопроса, связанные с применением компенсации, равной двукратной стоимости контрафактных экземпляров (товаров): на какую стоимость товара должен ориентироваться суд (если сам ответчик реализует контрафактные экземпляры или товары по различным ценам), как определить стоимость произведенного, но не реализованного товара и можно ли снижать (и до каких пределов) компенсацию, рассчитанную по двойной стоимости контрафактных экземпляров или товаров при условии, что сам ответчик часть товара уничтожил?

Руководствуясь действующим законодательством Российской Федерации, можно ответить, по крайней мере, на два вопроса: стоимость изготовленных экземпляров (товаров) в отсутствие цены, установленной ответчиком, может быть определена экспертом, а сам факт уничтожения ответчиком контрафактных товаров и/или экземпляров не является основанием для снижения компенсации. Последний тезис, конечно, должен быть принят законодателем во внимание, поскольку в ряде случаев у судов действительно должна быть возможность снижать компенсацию ниже установленного законом минимального предела (для всех видов компенсаций), основанная не на постановлениях Конституционного Суда Российской Федерации, а на прямой норме закона.

Приведенные примеры судебной практики о применении компенсации в размере двукратной стоимости контрафактных экземпляров (товаров) являются сигналом, указывающим на необходимость внесения в законодательство Российской Федерации точечных поправок, касающихся применения данной санкции.

Д.В. Огородов,
кандидат юридических наук,
доцент кафедры интеллектуальных прав
Университета имени О.Е. Кутафина (МГЮА)

"Журнал Суда по интеллектуальным правам", № 19, март 2018 г., с. 48-53

Обзор круглого стола «Проблемы этической и правовой регламентации систем искусственного интеллекта (робототехники)», организованного кафедрой интеллектуальных прав МГЮА 21 февраля 2018 г. в рамках в рамках VI Международного юридического форума (IP Форума).

Приводятся результаты опроса ученых ведущих российских центров правовой науки, проведенного по ключевым правовым проблемам искусственного интеллекта (робототехники).

Ежегодный Международный юридический форум «Правовая защита интеллектуальной собственности: проблемы теории и практики» (IP Форум) – визитная карточка кафедры интеллектуальных прав МГЮА. За несколько лет проведения Форум стал одним из основных научных мероприятий в области интеллектуальной собственности и смежных дисциплин на территории России и СНГ.

Организаторы IP Форума уделяют большое внимание актуальности повестки каждого мероприятия, сочетая обсуждение классических институтов интеллектуальной собственности с новой юридической проблематикой.

21 февраля 2018 г. в Университете имени О.Е. Кутафина (МГЮА) в рамках шестого IP Форума был проведен круглый стол «Проблемы этической и правовой регламентации систем искусственного интеллекта (робототехники)»

Круглый стол носил междисциплинарный характер: в его работе приняли участие как представители правовой науки и различных направлений юридической практики, так и специалисты в области техники – представители профильных для робототехники и систем искусственного интеллекта научно-исследовательских центров, а также высокотехнологичных компаний.

Круглый стол был открыт приветствием модератора – Председателя Суда по интеллектуальным правам, заведующего кафедрой интеллектуальных прав МГЮА, д.ю.н., профессора Л.А. Новоселовой. Во вступительном слове она раскрыла актуальность тематики круглого стола, задав высокий научный уровень дискуссии.

Также профессор Л.А. Новоселова анонсировала обновленную магистерскую программу кафедры интеллектуальных прав МГЮА – «Магистр в сфере интеллектуальной собственности и права новых технологий». В рамках этой программы наряду с изучением базовых дисциплин будут рассматриваться юридические аспекты новых технологий, включая:
- искусственный интеллект и робототехнику (в частности, беспилотный транспорт и системы автоматизации юридической работы – LegalTech);
- блокчейн-технологии (в том числе «криптовалюты», ICO и «смарт-контракты»);
- новые медицинские и биологические технологии;
- сверхбольшие данные (BigData);
- «интернет вещей» (IoT);
- UBER-технологии и экономику совместного потребления (carsharing);
- технологии «умного города» и новой энергетики;
- дополненную и виртуальную реальность (ARVR);
- киберспорт;
- частное освоение космоса.

Продолжая работу круглого стола, вице-президент Российской ассоциации искусственного интеллекта, к.т.н. В.Э. Карпов представил сообщение «Этика конструирования систем искусственного интеллекта: мировые тенденции и российский подход к проблеме».

Докладчик охарактеризовал историю вопроса и текущий мировой уровень техники в области создания систем с элементами искусственного интеллекта и робототехники. На примере деятельности объединения IEEE [1] В.Э. Карпов рассмотрел новейшие мировые тенденции в области стандартизации и выработки технической этики создания систем с элементами искусственного интеллекта (робототехники).

Современные публикации СМИ по вопросам искусственного интеллекта (робототехники) зачастую грешат поверхностным характером, а нередко и вовсе искажают реальные возможности современной техники. На этом фоне сообщение вице-президента Российской ассоциации искусственного интеллекта было воспринято участниками с большим интересом и показало важность междисциплинарного диалога в этой сфере.

Сообщение директора по связям с государственными органами ПАО «МегаФон» Д.Е. Петрова было посвящено правовой ответственности в сфере искусственного интеллекта и робототехники. Докладчик отметил интенсивный рост систем LegalTech – технологий автоматизации рутинной юридической деятельности. По оценке Д.Е. Петрова, в ближайшие два года в РФ до 80% юридической деятельности может быть автоматизировано.

В свою очередь, развитие технологий автоматизации юридической работы вызывает вопрос разграничения ответственности за функционирование технологических решений, заменяющих непосредственное присутствие человека-юриста. В какой степени и за что должен отвечать информационный посредник и (или) лицо, осуществляющее техническую поддержку таких систем автоматизации? В этой связи Д.Е. Петров отметил востребованность института страхования ответственности, способного решить ряд озвученных проблем. Сообщение вызвало живой интерес и вопросы участников круглого стола, на которые ответил докладчик.

Выступление руководителя направления центра правовых инноваций ПАО «МТС» Е.Д. Сурагиной было обозначено как «Робот в праве: концепция правового регулирования программирования и робототехники». Изложив комплексный подход ПАО «МТС» к этой непростой проблематике, Е.Д. Сурагина ответила на вопросы участников круглого стола. Завязавшаяся живая дискуссия относительно распределения между владельцем и производителем беспилотного автомобиля ответственности перед третьими лицами показала необходимость поиска сбалансированного решения данного вопроса и выявила большой интерес специалистов к изложенным докладчиком проблемам.

Руководитель направления отдела правового сопровождения IP и технологий правового департамента ПАО «Сбербанк» С.А. Астафьева в своем докладе рассказала о проблеме охраноспособности результатов «машинного творчества». Данная проблема – сугубо гипотетическая в прошлом – стала актуальной в результате развития технологий искусственного интеллекта. Примером тому служит Prisma. Эта программа для ЭВМ создана на основе самообучающейся искусственной нейронной сети и за неполных два года приобрела десятки миллионов пользователей. При помощи этой программы не имеющий навыков рисования человек за несколько секунд превращает свои фотографии в картины, стилизованные под шедевры великих художников.

На этом и других примерах С.А. Астафьева обозначила дискуссионные вопросы правовой природы результатов «машинного творчества», рассмотрела зарубежный опыт и недостатки действующей редакции ст. 1261 ГК РФ. Резюмируя свой доклад, С.А. Астафьева сформулировала возможные пути решения правовых проблем «машинного творчества».

Представитель АНО «Робоправо», старший юрист юридической фирмы Dentons, к.ю.н. А.В. Незнамов в рамках своего сообщения «Регулирование робототехники и искусственного интеллекта: Что? Где? Когда?» рассказал о зарубежном опыте на примере Эстонии, Японии, США, Южной Кореи, Китая и Европейского Союза. Докладчик изложил предложения по регулированию систем искусственного интеллекта и робототехники, подчеркнув актуальность решения правовых вопросов, связанных с высокоавтоматизированными транспортными средствами и беспилотными летательными аппаратами.

Также А.В. Незнамов ответил на вопросы участников круглого стола по обсуждавшейся проблематике, в частности, на вопрос о непосредственных авторах текста «законопроекта Гришина», подготовленного юристами фирмы Dentons.

Далее прозвучало сообщение доцента кафедры интеллектуальных прав МГЮА, к.ю.н. Д.В. Огородова «Правовое регулирование систем искусственного интеллекта (робототехники): подход кафедры интеллектуальных прав МГЮА». Докладчик изложил возможный доктринальный подход к рассматриваемой проблеме [2], подчеркнул важность опоры на классическую правовую науку при решении регулятивных задач в области систем искусственного интеллекта (робототехники). По мнению докладчика, существующая система правовых институтов и юридических конструкций в целом достаточна. На текущий момент актуальны «точечные» новеллы, главным образом, дополнение ряда нормативных актов о транспорте.

Критически оценив подготовленный юристами фирмы Dentons законопроект о дополнении ГК РФ специальной главой о роботизированных агентах, Д.В. Огородов подчеркнул недопустимость дилетантизма в правотворчестве.

Также докладчик рассказал о результатах опроса ученых-юристов по ключевым правовым проблемам искусственного интеллекта (робототехники), который был проведен в феврале 2018 г. кафедрой интеллектуальных прав МГЮА. Результаты опроса прилагаются к настоящему обзору.

Руководитель практики «Консультационные услуги в области управления юридической функцией» юридической фирмы PwC Legal В.Ю. Арутюнян выступила с сообщением «Роботизация юридических процессов (LegalTech): незаменимых нет?». На обширном материале своих исследований в области управления юридической функцией В.Ю. Арутюнян осветила современное состояние и перспективы автоматизации юридической профессии. Согласно данным докладчика, в РФ 84% юридических департаментов корпораций в той или иной мере автоматизируют свою работу. В наибольшей степени автоматизированы такие функции юридических служб, как договорная работа, ведение юридической базы знаний, выдача доверенностей и претензионно-исковая работа. В докладе отмечено, что автоматизация позволяет повысить эффективность юридических служб, предоставляет новые возможности для творчества и профессионального развития юристов, а также вызывает появление новых юридических профессий на стыке права и технологий.

Вместе с тем, как подчеркнула В.Ю. Арутюнян, автоматизация диалектически сопряжена с потенциальными сложностями, а система юридического образования должна уже сегодня готовить юристов будущего, учитывая быстрое развитие систем LegalTech. Доклад вызвал оживленную дискуссию участников круглого стола, показав необходимость дальнейшего обсуждения поставленных в докладе вопросов.

***

Завершая мероприятие, участники круглого стола поддержали предложение кафедры интеллектуальных прав МГЮА о подготовке научно обоснованных рекомендаций по вопросам законодательного регулирования и правоприменения в области технических систем искусственного интеллекта (робототехники).

С презентациями докладчиков круглого стола можно ознакомиться в разделе «Документы» группы IP Форума по адресу: https://m.vk.com/ipforum.

***

Результаты опроса ученых-юристов по ключевым правовым проблемам систем искусственного интеллекта (робототехники)

Принимая во внимание актуальность темы круглого стола, а также появление инициативных законопроектов о робототехнике [3] вместе с сообщениями в деловой прессе [4] и публикациями в научно-юридических изданиях [5], кафедра интеллектуальных прав МГЮА в феврале 2018 г. провела опрос по ключевым правовым проблемам систем искусственного интеллекта (робототехники).

Опрос на условиях анонимности проводился среди ученых, специализирующихся в сфере материального гражданского (предпринимательского) права и гражданского (арбитражного) процесса.

В опросе приняли участие 32 респондента, представляющих ведущие отечественные центры правовой науки, включая ученых Исследовательского центра частного права при Президенте РФ, Института законодательства и сравнительного правоведения при Правительстве РФ, юридического факультета Московского государственного университета, юридического факультета Казанского федерального университета, Высшей школы экономики, международно-правового факультета Московского государственного института международных отношений, Саратовской государственной юридической академии и Уральского государственного юридического университета.

Перед респондентами было поставлено три вопроса, ответы на которые распределились следующим образом (проценты округлены):

1) какие средства современной автоматизации нуждаются в правовой регламентации?
- 53 % опрошенных (17 респондентов) – как механические, так и программные системы искусственного интеллекта;
- 31 % опрошенных (10 респондентов) – только программные (немеханические) системы искусственного интеллекта. Например, программы для ЭВМ в составе компьютеров, смартфонов, онлайн-сервисов и социальных сетей, где реализованы элементы искусственного интеллекта включая функции автоматического распознавания лиц и голосов людей;
- 3 % опрошенных (1 респондент) – только механические системы искусственного интеллекта (беспилотные транспортные средства, бытовые роботы-пылесосы, роботы сборочных линий в машиностроении, хирургические роботы в медицине и др.);
- 12 % опрошенных (4 респондента) не выбрали ни одного из трех предложенных вариантов ответа.

2) как Вы оцениваете идею наделения механических роботов (вещей) правосубъектностью и применение к ним в порядке аналогии правил о юридических лицах?
- 75 % опрошенных (24 респондента) – несостоятельная (абсурдная, вредная) для правопорядка идея;
- 3 % опрошенных (1 респондент) – перспективная (взвешенная, полезная) для правопорядка идея;
- 22 % опрошенных (7 респондентов) – иной вариант ответа.

Заметим, что выбравшие свой вариант ответа респонденты, по существу, также не поддержали наделение роботов правосубъектностью. Приведем некоторые из ответов (здесь и далее авторы комментариев не указываются ввиду проведения опроса на условиях анонимности):

«…идея преждевременная до появления полностью автономного, т.н. „сильного“ AI. Реализованный сегодня в отдельных системах „слабый“ AI не обладает автономными интеллектуальными и волевыми качествами (осознавать/руководить), позволяющей независимо от программно-аппаратных средств (алгоритма) вырабатывать и воплощать собственные решения. Правосубъектность юридических лиц всегда „возвращает“ к правосубъектности лиц, наделённых автономными сознанием и волей (органы управления юридического лица состоят в итоге из самостоятельных и самосознающих субъектов, действующих даже в заданных рамках собственной волей). В случае распространения этой фикции на роботизированные системы, наделённые „слабым“ AI, механизм такой „передачи’’ правосубъектности представляется неочевидным: через кого робот будет реализовать свою „фиктивную“ правосубъектность, кто и как будет его „органом управления“?»;

«…в этом нет необходимости; в отсутствие цели объединения капиталов, характерной для юридических лиц, смыслом правосубъектности механических роботов будет исключительно ограничение ответственности лица, использующего такую вещь; какое-либо обоснование ограничения ответственности владельцев роботов отсутствует или, по крайней мере, до настоящего времени не приведено»;

«…как всякая идея заслуживает обсуждения и организованной дискуссии на примерах того, как наличие/отсутствие правосубъектности механических роботов (вещей) сказывается (-жется) в настоящее время / ближайшей перспективе на реализации текущих потребностей заинтересованных субъектов»;

«…осознанная потребность отсутствует, делать это из праздного любопытства или целей реализации доктринальных амбиций отдельных лиц – неудачный вариант. Проблематика надуманная. Вероятнее всего, инспирирована лицами, начитавшимися Айзека Айзимова и сопоставимых по поднятой проблематике фантастических произведений различного рода (например, фильм „Двухсотлетний человек“)»;

«…интересно, но смешивать объект с субъектом нежелательно»;

«…любая юридическая фикция или презумпция, которая служит защите и реализации прав, хороша как идея до той степени, пока польза от нее конкретному человеку (или группе лиц) превышает возможный вред, издержки (времени, денег человеческих сил) и „социальную цену“. Наша страна сегодня слаба экономически и нестабильна в смысле правовых и социальных институтов, чтобы стать площадкой для слабо прогнозируемого правового эксперимента. Тем не менее, если плюсов явно больше, чем минусов, то я за правосубъектность роботов. Вопрос только, что конкретно мы будем измерять?».

3) какой подход на сегодня оптимален для создания российской нормативной базы систем искусственного интеллекта (робототехники)?
- 75 % опрошенных (24 респондента) – точечное дополнение существующих комплексных нормативных актов в области транспорта, промышленности, медицины, обороны и др. специальными нормами об использовании систем искусственного интеллекта (робототехники) в этих сферах, исходя из их специфики;
- 9 % опрошенных (3 респондента) – создание единого корпуса правовых норм для всех систем искусственного интеллекта (робототехники). Например, дополнение ГК РФ новой главой о роботах либо принятие кодифицированного закона о роботах или заключение международного соглашения о всей робототехнике (включая бытовые роботы-пылесосы и ударные «дроны» военного назначения);
- 16 % опрошенных (5 респондентов) – иной вариант ответа.

В качестве примеров приведем ряд комментариев, которыми респонденты поясняли свои ответы на вопрос о путях совершенствования законодательства в области искусственного интеллекта (робототехники):

«…на современном этапе оптимален вариант 1 (точечное дополнение). Если появится необходимость по мере накопления нормативного и в целом правоприменительного материала, то вариант 2 (создание единого корпуса правовых норм)»;

«…необходимо лишь дать определение роботу с точки зрения распределения ответственности между владельцем и пользователем перед другими лицами (например, приравнять эксплуатацию всех или некоторых роботов к деятельности, создающей повышенную опасность, для чего указать робота в п. 1 ст.1079 ГК РФ или даже ограничиться судебным толкованием). Мотивами выбора такого способа регулирования является принцип экономии регуляторных средств, а также отсутствие существенных правовых различий между роботами и имуществом (транспортные средства или животные куда ближе к роботу, чем юридическое лицо, являющееся субъектом, а не объектом права)»;

«…специальные средства регулирования частноправового свойства вряд ли необходимы, в законе и так все есть. Достаточно лишь адекватно взглянуть на правовые режимы абсолютных прав (правовые режимы, которые позволяют атрибутировать то или иное имущественное благо конкретному лицу) и вывести это из содержания правил в наличии. Если на торгах „участвует“ робот, это означает, что участвует тот, кто его запустил, а не какой-то искусственный интеллект. Если уж на это пошло, почему вопрос о животных не обсуждается? Дрессированные животные мало чем отличаются от роботов».

«…для начала нужно определиться, а чего по-настоящему в регулировании не хватает? Может всего достаточно? Ядро регулирования в любом случае остается тем же – это отношения „человек – человек“ (какая бы фикция за ним не стояла). В этой связи я не вижу острой необходимости в отдельном „Кодексе робототехники“ сегодня. При этом закрепление в международном акте сформировавшихся этических принципов робототехники было бы полезным, как минимум, с точки зрения называния явлений именами (а только поименованное явление может стать объектом управления)».